Размышления вокруг книги "Похороните меня за плинтусом"

[monisto]

С параллелями, меридианами, диалогами и вообще неизвестно чем.

Вначале я так смеялась. Хохотала. Ржала... Думала, лопну, честное слово.
А всё потому, что наша жизнь с Сашей Савельевым была в некотором смысле похожа.

То есть, нет, конечно, я жила в нормальной семье, с любящими папой, мамой, а время от времени и с бабушкой. Кстати, моя бабушка была абсолютно не похожа на сашину. Да что там, она была ее прямой противоположностью.
И, естественно, никто и никогда не говорил мне никаких ужасных слов.
Я даже и не знала, что такие выражения в природе-то существуют.
Хотя, ругали, конечно. Бывало. Как без этого.
Самое страшное мамино ругательство в мой адрес было "зарраза!", а папино - "дррянь таккая!". Ну а бабушка, если я уж очень хулиганила, так просто замахивалась на меня кухонным полотенцем, как на муху, и спрашивала грозным голосом: "Будешь?!" Причем вне зависимости от моего ответа, она всё равно никогда меня не шлёпала.

И тем не менее, некоторые факты были мне знакомы, как говорится, до боли. До боли в животе от гомерического хохота.

Вот, к примеру, купание.
Точно также, как Сашу Савельева, меня купали с рефлектором. И после купания ставили на стул, потому что на полу по ногам дует. А еще мне всегда после ванной надевали на голову теплый платок. И сразу укладывали в постель. Правда, я точно не помню, затыкали ли мои родители щель под дверью валиком из старого одеяла, но что-то он мне подозрительно знаком, этот валик...
Но, в общем, родителей моих можно было понять. Болела я в детстве, точно как Саша. Не переставая.
Нет, стафилококка золотистого у меня, по счастью, не было. Зато "астматический компонент" был! И еще вазомоторный ринит, и, кажется, синусит. И аденоиды. И вирусная аллергия. И холецистит. И гомеопатам мама меня тоже показывала. Одна из них больно ткнула меня пальцем под ребра и презрительно сказала маме: "Ну, что ж вы хотите, у нее ж там мешок гноя." Правда, гомеопатию принимать у нас почему-то не сложилось. Видимо, было слишком много мороки. Зато бабушка гонялась за мной летом по двору с ложкой желчегонного Холосаса. Бр-р... До сих пор помню этот отвратительно приторный вкус. А еще меня поили жгучей редькой с медом и всевозможными травками разной степени мерзотности. Растирали барсучьим жиром и заставляли пить его же растворенным в молоке. Травки по сравнению с этим были сущей ерундой. И всё это я позволяла с собой вытворять абсолютно безропотно. И уколы бесконечные тоже терпела. И банки. Мама ведь врач у меня, так что лечение было поставлено на широкую ногу.
Но венцом всего послужило то, что я заразилась в саду свинкой и получила осложнение в виде менингита. Менингит был ерундовский, серозный и прошел без последствий. Но зато мы несколько лет ездили с мамой, кажется, в педиатрический институт контролировать внутричерепное давление. Вот тут, сдается мне, я даже Сашу Савельева переплюнула.
В общем и целом, точно также, как Саша, я была в детстве чрезвычайно гнилым ребенком. Мама мне так и говорила периодически:"Охоссподи, до чего же вы все гнилые у меня. Что за сопливая семейка? Одна я у вас здоровая." Это она нас с папой имела в виду. Скажу честно, находиться в одной (пусть и гнилой) компании с папой всё же не очень обидно. Саше было, конечно, в миллион раз хуже одному.
Точно также, как и Саше, мне категорически не рекомендовалось на прогулке потеть. Но если по поводу пропотелости мама только недовольно ворчала и велела быстро переодеваться (папа, кстати, просто сам меня молниеносно переодевал, такую здоровенную), то промоченные ноги приравнивались практически к концу света. Мама ругалась, говорила, что теперь я опять заболею бронхитом, и она не будет спать ночами. Я чувствовала себя очень виноватой.
Периодически я, почти как Саша, спрашивала, почему для меня промочить ноги так страшно, а другим детям - ерунда, мама мне отвечала, что другие дети здоровые, об дорогу не убъешь, а я хилая. И у других, нормальных детей насморк не переходит каждый раз в бронхит с астматическим компонентом. А я ее наказание, и ей опять ночей не спать. И я, как Саша, мучительно завидовала "крепким" детям. Правда, однажды я, в отличие от Саши, нашла способ не заболевать от промоченных ног. Надо было как можно дольше и повторять про себя, как заклинание: "незаболеюнезаболеюнезаболеюнезаболеюнезаболеюнезаболеюнезаболею...." Срабатывало примерно через раз. Но - срабатывало.
На этом, очевидно, мое сходство с Сашей Савельевым заканчивается. Потому что несмотря на все свои болячки я получала от жизни максимально возможное удовольствие: гуляла, каталась на каруселях, купалась, ходила в школу, дружила с одноклассниками. А в 10 лет пошла в бассейн и смыла с себя львиную долю болячек. А самое главное, со мной были мои родители.
Вобщем, иссякало сходство - иссякал потихоньку и мой смех. То есть если в первой трети книги все эти ужасные бабкины проклятия и ее дикие выходки всего-навсего горчили на фоне веселья, то чем дальше, тем больше становилась доля горечи. В смехе сквозь слезы стало так много слез, что не осталось уже места для смеха.

***

К нам книга приехала вместе с моими родителями.
Прочитала я ее, но... не не смогла сразу закончить. На почве незавершенности начала ко всем приставать на тему "Кто в книге главная жертва". То есть, попросту говоря, кому кого больше жалко.
Папа мой сказал без долгих дискуссий, что все в книге жертвы и ему жалко всех.
С мамой мы для начала долго хохотали, вспоминая сюжеты из книги схожие с историями из моего детства.
А потом она сказала:
- А бабка-то умерла...
- Ну и что? - пожала плечами я.
- Но она же больная была, ненормальная. Ты понимаешь, что она не могла это контролировать! - ответила мама.
- Как это не могла контролировать?! - взвилась я, - Вон, смотри, как она там ловко всем врала, кому надо. Очень даже она могла, когда надо было. Знаешь, как судебный эксперт дает заключение: неуравновешенный, но вменяемый. То есть отличает добро от зла и может оценивать свои поступки.
- Всё равно жалко ее, она же от любви это всё...
- Конечно, - сказала я, слегка закипая, - она от любви внушила ребенку, что он умрет до 16-ти лет. Не в смысле "мы все умрем". А вполне конкретно: умрет и мамы не увидит. Бабка его из жизни выдрала. Он просыпаться по утрам не хотел, ему незачем было! Я, между прочим, знаю, как это не хотеть просыпаться по утрам от тухлости жизни. Я в больнице когда с менингитом лежала, тоже спала бы лучше весь день, так мне тошно там было без мамы. Только у меня такое 17 дней продолжалось, а у него?
Мама всдохнула и обняла меня меня. А у меня была еще масса доводов:
- Мам, бабка же счастлива была, когда ребенок болел. Она сама из него делала такое болезненное существо своими кутаниями. Делегированный синдром Мюнхгаузена, так это называется. А помнишь, как она целует Сашу сзади в шейку, а он содрогается от отвращения - да она же вампир настоящий! От деток многие вампирят, детки с удовольствием делятся энергией, у них свои источники. А он прямо содрогался от ощущения, что у него что-то отбирают! Ребенка довести до такого состояния - это надо еще постараться.
- А ты читала, что она там в конце-то говорит дочери, с лестничной площадки?
- Да, и что?
- Жалко ее. Она же страдает!
- Дочку ее жалко. Она подвиг совершила, что этот плач ярославны выдержала.
- А мне всё равно бабку жалко, - сказала мама.
- А мальчика - не жалко? - фыркнула я.
- Мальчика тоже жалко. И бабку очень жалко. У нее же ребенок умер, помнишь? 
- Мам, ну у многих дети в войну погибали. Не все же стали такими изуверами.  Конечно, не позавидуешь ей. Но Сашу все равно жальче. Бабка должна была хотя бы попытаться себя в руках держать. Ребенок-то вообще не виноват ни в чем. А она ему настоящий ад устроила. Мне его больше жалко.
- Ну, значит, ты еще ближе к ребенку по умственному развитию, - заключила мама со своей неотразимо снисходительной улыбкой.

А Лёшка сказал, что ему больше всего жалко сашину маму.
- Смотри, - объяснил он, - Сашу бабка мучила два года. А мама его всю свою жизнь так прожила.
- Все детство, - поправила я.
- Нет! Всю жизнь! - отрезал Лёша. И объяснил:
- Она, даже когда стала жить самостоятельно, всё равно была зависима от своей матери. Так и сидела у нее мать в голове! Вот скажи, почему она сразу не забрала у нее своего ребенка? Почему она вообще ей его отдала?!
- Думала, что у них денег недостаточно, - ответила я, понимая уже в процессе произнесения слов, что говорю что-то не то.
Лёшка посмотрел на меня очень выразительно:
- Ерунды-то не говори. Боялась она слово бабке поперек сказать. Постоянно сомневалась в своей правоте. В своем праве! Сама оставалась по сути забитым ребенком.
- Но потом-то она его всё-таки украла! С духом собралась и увела.
- Да? А потом своими руками одевала и бабке отдавала!
- Но потом-то всё равно отобрала обратно!
- А представляешь, чего это ей стоило? И еще всю эту тираду выслушать.
- Да...
Ну вот, пришли к соглашению. Уфф.
- А во всём виноват дед, эта трряпка половая, - подытожил мой муж. - Сказал ему психиатр, что бабка должна работать, значит, надо было дать ей такую возможность. Может, и не было бы ничего такого.

***

... Мне было очень больно, когда я читала о том, что бабка заставляла Сашу предавать свою маму. Пре-да-вать. Ну, жить-то ему как-то надо было.
И этот маленький мальчик, хрупкий, болезненный, завистливый - какое мужество он в себе нашел, чтоб маме в своем предательстве признаться.
Я бы так, наверняка не смогла.
Ни тогда, ни сейчас.

***

Я до сих пор чувствую себя очень виноватой, если приходится вдруг заболеть. Ну как же: такие хлопоты всем доставляю. Некоторые, может, даже ночей не спят.

***

Я стараюсь побольней прикусить себе язык, когда ловлю себя на том, что с выговариваю в очередной раз простывшему сыну: "Ну вот, опять ты весь в соплях. Все дети как дети, а ты..." И гоню-гоню-гоню мамины интонации из своей речи.